Ненависть к Новому году они прививали в его душе давно. Он и не помнил, когда это началось. Наверное, когда они решили, что он уже не ребёнок и вместо радостного, сказочного праздника тридцать первое декабря должно превратиться в обычную жизнь. Именно такой жизнью они все жили. Дом, работа, суетные дни в проблемах, бесполезное существование ради денег, которых хватает только на то, чтобы с нового месяца начать этот безрадостный круг движения, который в конце месяца приводит к ожиданию новой зарплаты и нового витка пустого существования.
Аким щёлкнул зажигалкой, смотря на пламя свечи. Не то, что он любил курить. Он любил всё делать им назло. И если бы недолгие выматывающие беседы о курении, которое не должно быть в его жизни, он бы и не курил. Но они выдёргивали его из его мира и заставляли слушать часовые нотации, это называлось в их понимании — воспитание. И тогда он точно принял решение, что будет курить. Даже давясь горьким, противным дымом, он курил, вспоминая сколько часов жизни уже потратил на их морали.
Мысли вернули к Новому году. Как лихо они смогли испортить этот праздник. А ведь он ещё помнил себя, восторженно стоящим рядом с наряженной ёлкой и заглядывающим в её глубину, там, где мохнатые ветки, вперемешку с блестящей мишурой и огоньками гирлянд создавали полумрак, и, казалось, что именно там, в глубине живёт сказка. Там другой мир, нужно только заглянуть в него, и ты окажешься не здесь в этой комнате, а в сказочном лесу. Луна на звёздном небе, вокруг всё белым-бело и только большая, украшенная шарами и гирляндами ёлка мерцает, стоя посредине снежной поляны. И обитатели этого леса приходят к ней, полюбоваться на её красоту, не трогая тебя, зная, что ты такой же, как они — веришь в чудо, а не в обычную жизнь.
Вот в этом то и проблема, как оказалось. Посчитав, что он вырос, ему стали объяснять, что сказка — это всё ложь, что есть реальная жизнь, а она вообще не сказка, что пора увидеть этот мир взрослыми глазами, и стать частью его. А они действительно видят этот мир? Он ведь волшебный, только они не смогли увидеть этого или не захотели.
Итак, Аким вернул свои мысли к самому ненавистному дню в году — это тридцать первое декабря. Что он должен сделать в этот день, вот их ежегодные требования — это, конечно, убраться у себя в комнате и помочь уборкой в квартире. Потом помощь на кухне с готовкой. Кто и когда столько будет есть? А потом день, который и так короток и сумерки приходят слишком быстро, и после всех обязательных работ, подходишь к окну, а там темно. И последний день уходящего года исчез, поменянный на пустую суету, и подготовку к празднику, которому не рад. Ведь сказка разрушена, она подменена их восприятием жизни. А правильно ли оно.
— Грустишь?
Аким обернулся, видя, как стена с заляпанными обоями и повешенными на неё разных лет постерами растворяется, а он видит долину, дорожку, ведущую сквозь высокую траву с цветами и солнце на голубом небе.
— Привет. Я думал, что ты больше не придёшь, — Аким смотрел на парня в дурацкой синей шляпе с большими полями, на его пшеничного цвета, торчащие из-под неё волосы, и улыбался.
— Если я тебя здесь брошу, ты станешь как они.
— Не стану, но жить здесь не смогу, — а ещё Аким ненавидел первое января. Почему-то взрослые просыпались в этот день уже к вечеру, а он должен был сидеть дома, так как за него переживали и не разрешали выходить, говоря, что как только станет совершеннолетним, так сам будет решать что делать. Но до совершеннолетия ещё два года. Два года такой жизни, которая может и сломать, стереть сказку и тогда он станет ими и не сможет видеть другой мир.
— Я не смогу тебя забрать с собой, хотя нам бы было весело, — Гай подмигнул, поправляя рваную жилетку, надетую поверх рубахи из грубого льна.
— Да не парься ты так. Классно, что приходишь навестить, — придав голосу бодрость, хотя в душе и было обидно, Аким тоже подмигнул Гаю.
— Ты только не сдавайся… Иначе мы исчезнем. Кто поверит в нас, если будет жить как они.
— Я не сдамся. Никогда, — видя, что солнечный мир исчезает, Аким махнул рукой, ещё уловив взмах руки Гая.
Он знал что должен делать — мечтать. Иначе серость этого мира заполнит тебя изнутри и ты уже никогда не поверишь в сказку. Не поверишь, что есть солнце, дорога через поле с цветами, и там стоит терем, куда хочется дойти, зная, что там будешь счастлив.
— Аким!
Голос мамы выбросил из солнечного дня, и он оглядел свою комнату, в которой жил, сколько себя помнил: узкая кровать у стенки, стол, стул, полузавядшие цветы на окне и книжная полка с книгами.
— Аким! Иди помоги, скоро гости придут, а у нас ничего не убрано.
Непонимание смысла происходящего опять накрыло своей обречённостью, что будут праздновать эти люди? Переход стрелок часов, начало нового месяца, Нового года. А в чём смысл это праздновать? Если они живя не видят этот мир, вернее видят, но он для них сер, наполнена проблемами и суетой. И в этот мир они тащат его, а он сопротивляется. Только нужно чтобы хватило сил, пока он зависит от них, а потом сам определит свою жизнь, и зря они надеются, что он поверил в их рассказы, как нужно жить.
Выйдя из своей комнаты, он подошёл к наряженной ёлки. Она стояла напротив уже частично заставленного закусками стола. Ёлка мигала огоньками, большие шары отражали искажённый свет, меняя пространство. Аким заглянул вглубь мохнатых ёлочных лап, раздвинув их. Там сказочный зимний лес переливался серебром снега.
— Что ты как маленький у ёлки стоишь! — отец всунул ему в руки пылесос. — Иди в коридоре ковёр вычисти. Люди придут, а у нас грязь везде.
— Зачем?
— Не умничай. Иди!
Зная, что ещё не время говорить, Аким изобразил смирение и пошёл в тысячный раз выполнять никому не нужную работу в сером мире обычных людей, которые потеряли сказку.